Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

Некоторое время шли молча; отсветы масляных ламп все так же тускло высвечивали стены да редкие развилки. Под ногами то плескала мерзкая застойная жижа, то чавкал ил, то скрипели уложенные кое-где полусгнившие дощатые мостки. В таких местах Болдоха останавливался и тыкал вокруг мостков клюкой, а потом бережно, не всем весом сразу, ступал на доски – под мостками мог оказаться заполненный илом провал, из которого, случись туда провалиться, нипочем не выберешься. Среди обитателей подземелья ходили байки, будто бы такие провалы нарочно охотятся за неосторожными, поглощая их, подобно ненасытным пастям. И колодцы их, выложенные тесаным гранитом еще во времена Иоанна Грозного, до половины завалены сгнившими скелетами жертв.

Внезапно Болдоха остановился и повыше поднял лампу.

– Чей-та, Федот Акимыч? – прошептал он. – Вон, гляньте, впереди светится…

Старший пригляделся. И правда – тоннель на уровне пояса пересекала тоненькая изумрудно-зеленая ниточка; скорее даже не ниточка, а острый, волосяной толщины лучик света. Со дна тоннеля поднимались испарения, и, пронзая их, изумрудная нить становилась то тусклее, то вспыхивала так ярко, что казалось – сунь под нее ладонь, и зеленая игла насквозь прожжет плоть.

– Экая диковина… – сипло ответил он Болдохе. – Я про такое и не слыхал. Нука-ся, пошшупай …

Болдоха опасливо ткнул в светящуюся нитку клюкой. Она тут же прервалась: лучик выходивший из правой стены, против ожиданий, не прожег деревяшку, зато на ней появилась ослепительно сияющая изумрудная точка. Болдоха убрал клюку – и нить немедленно засияла во всю длину, перегораживая коридор.

– Диво! – Федот Акимыч почесал за ухом стволом револьвера. – Ты вот что, Болдоха… давай-ка, подлезь под энтой диковиной. Да смотри не задень, а то мало ли?..

Болдоха согласно кивнул и завозился, норовя скрючиться еще больше и подлезть под зеленую невидаль. Плеск жижи заглушил тоненькое шипение, раздавшееся в тоннеле.

Ниточка будто бы стала ярче – в нее вплывали клубы то ли дыма, то ли пара. Мужик с револьвером закашлялся.

– Чей-то дым какой, слышь, Болдоха… пошли назад, ну его к лешему…

Поздно. Тоннель быстро заполнялся дымом; в его клубах стремительно потускнел и свет изумрудной нити, и оранжевое пламя керосиновых ламп. Пришельцы зашлись в разрывающем легкие кашле; Федот Акимыч выронил лампу, револьвер и повалился на дно тоннеля, в хлюпающую мерзость, пытаясь схватиться за стены скрюченными пальцами.

Болдоха хрипло выл, захлебываясь кашлем, но лампы не уронил – привычка беречь свет, единственный залог выживания под землей, давала о себе знать. Но дышать уже стало нечем – и вой постепенно переходил в сипение. Едкий дым вытеснил из тоннеля воздух, раздирая зудом глаза… тысячей огненных лезвий вонзался в легкие.

– Болдоха… помоги… помираю… дышать… – просипел из последних сил вожак и с головой погрузился в смрадную жижу.

Секунду спустя погас и последний фонарь – Болдоха сдался, выиграв у неумолимой судьбы всего несколько лишних мгновений жизни. Тишина и мрак окутали коридор, и лишь тонюсенькая изумрудная нить лазерного луча продолжала пронзать облака дыма сигнальной шашки, заполнившие тоннель на всем его протяжении.

Прошли неразличимые минуты – а может, часы? В дальней стороне тоннеля – противоположной той, откуда явились покойные ныне разбойнички, – возникли два столба белого света, мутного в клубах дыма. Затем из подсвеченной белесой мути вынырнули две неуклюжие в костюмах химзащиты фигуры; мощный налобник украшал каску первого, стеклянные треугольные зенки противогазов пялились на трупы. В руках у того, что с налобником, был обрез двустволки, другой водил перед собой автоматом с примотанным под стволом тактическим фонарем.

Тот, что был с обрезом, подошел к телам и потыкал их ногой в резиновом бахиле. Что-то неразборчиво прогудел спутнику – и тот, перекинув автомат за спину, схватил тело Болдохи за ногу. Вдвоем они оттащили труп к притаившемуся в десятке шагов провалу, прикрутили проволокой булыжник – небольшая их кучка была запасливо сложена на выступе стены возле провала, – и спустили труп в сыто чавкнувшую бездну. Потом вернулись за вторым и повторили процесс. Первая из фигур поковырялась в стене напротив лазерного датчика, чем-то металлически щелкнула; в руках возник цилиндрический баллон, который и занял место в скрытой от глаз нише. Другой баллон, видимо, использованный, булькнул в провал вслед за трупами.

Двое постояли над провалом, повернулись и отправились обратно – откуда пришли. Воздух в тоннеле постепенно очищался – сквозняки вытягивали дым наружу. Мрак и тишина опять вступили в свои права, и только зеленая светящаяся ниточка осталась на своем месте – до следующих незваных гостей…

Читателям памятны, наверное, мои статьи о подземной клоаке под Москвой, что наделали шуму. Дума постановила начать перестройку Неглинки, и дело это было поручено моему знакомому, инженеру Н. М. Левачеву, известному охотнику, с которым мы ездили не раз на зимние волчьи охоты. Работы эти были закончены к прошлому, 1886 году; во время работ я повторно спускался в Неглинку возле Малого театра, где канал поворачивает, и его русло было так забито разной дрянью, что вода едва просачивалась сверху узкой струйкой: это и была главная причина наводнений.

Однако же Бог, как говорится, троицу любит; вот и пришлось мне в третий раз посетить подземный лабиринт Москвы. Причина на этот раз оказалась не столь прозаической: последние недели две по городу поползли жуткие слухи о пропавших в клоаке людях; московские обыватели называют кто полсотни, а кто и сотню сгинувших; в Охотном же ряду вам запросто расскажут о «тыщах» людей, пропавших во тьме подземелья. Так или иначе, городские власти пока не чешутся, вот и приходится мне, как признанному газетами знатоку московской клоаки, браться за это во всех смыслах грязное дело…

Непросто оказалось найти двух смельчаков, готовых сопровождать меня в этой отчаянной вылазке. Одним из них стал мой прежний отчаянный спутник, бывший беспаспортный водопроводчик Федя; после выхода первой статьи инженер Левачев принял Федю на работу, и вот теперь он, услышав о моих планах спускаться вновь под землю, охотно вызвался сопровождать. Вторым стал городовой, и поныне состоящий на службе; с год назад ему пришлось вместе с известным всей Москве хитровским самодержцем Рудниковым преследовать беглых каторжных в подземных лазах Хитрова рынка. Там он так хорошо показал себя, что теперь, когда встал вопрос о решительном и храбром спутнике, мне, не колеблясь, указали на него. Памятуя о страшных слухах, я и сам вооружился, прихватив, кроме обычного кастета, еще и карманный револьвер бельгийской системы.